Он родился в Париже 18 марта 1858 года и был отличим от парижских гаменов разве только подчеркнутой опрятностью своей бедной одежонки. Он любил Париж и очень хорошо знал его: отец-переплетчик посылал его с книгами по самым невероятным адресам. Они жили, "как тысячи других парижан, для которых сегодняшний труд - это завтрашний хлеб. И воскресенья они проводили тоже как все - в Венсеннском лесу и, как все, катались на лодках и завтракали на зеленой траве. И никто никогда не вспоминал, что переплетчик - немец и дети его - немцы.

Но когда началась война - вспомнили. Бездарность Базена и Мак-Магона обернулась в столице волной дикого шовинизма. Гамен превратился в "баша" - немецкую свинью. Ему было только 12 лет, но он уже понимал, как это страшно. Можно преследовать человека за его бога - он сам выбрал его. Можно преследовать за убеждения - он сам пришел к ним. Но если ты родился немцем - никакие молитвы богам и никакие клятвы вождям ничего уже не поправят, а разве ты виноват в этом?

Потом, уже взрослым, он думал, что у него две родины: Франция и Германия. А у него не было ни одной...

Гавр, парусник с беженцами, робкая, с оглядкой еще немецкая речь, белые английские берега. Через несколько месяцев отец уговаривает Рудольфа оставить голодающую семью и ехать к дяде в Германию, ехать в Аугсбург учиться. И он едет. С 13 лет он лишается если не материальной, то моральной поддержки, которую дает семья. Самостоятельность дисциплинирует и сушит его. Он педантичен, щепетилен, скромен и упрям. В нем вызревает хорошее немецкое усердие. Может быть, от одиночества стал он первым учеником реального училища, а потом политехнической школы, был обласкан заезжим профессором и приглашен в Мюнхен в Высшую техническую школу.

В Мюнхене весной 1878 года и случились эти сорок пять роковых, всю жизнь определивших лекционных минут, когда профессор Линде - творец холодильников - рассказывал о термодинамическом цикле великого Сади Карно, об удивительном процессе, сулившем превратить в полезную работу до 70 процентов теплотворной способности потребляемого топлива. На полях студенческой тетрадки Рудольф быстро отметил тогда для памяти: "Изучить возможность применения изотермы на практике". Написал для памяти, еще не зная, что это программа на долгие годы, содержание всего будущего бытия. Дух Карно преследует его как привидение. Он уже видит свою машину, он описал ее даже в брошюре; наконец, он получил патент на свою мечту. Он научится управлять сгоранием, доведет сжатие в цилиндре до 250 атмосфер, откажется от водяного охлаждения, угольная пыль будет питать его мотор, но главное - он обратит в металл, в явь изотерму Карно. Это была его программа. Он не выполнил ни одного ее пункта.

Все оказалось сложнее. И если Дизель уже тогда мог представить себе, как трудно получить высокое давление, как сложно заставить гореть угольную пыль, то он не знал тогда, как трудно получить деньги от Круппа, как сложно заставить других загореться его идеей. Иногда он приходил в отчаяние, находя утешение лишь в мелодиях любимого Вагнера. Он писал жене письма-крики: "...я могу все перенести, что думают обо мне, невыносимо только одно, когда считают тебя глупцом!" И он продолжал работать. Он вставал очень рано и спал немного после обеда, искусственно превращая сутки в два максимально насыщенных рабочих дня. В июле 1893 года он сделал опытный двигатель. На первых же испытаниях на куски разлетается индикатор, и Дизель чудом остается живым. Протокол испытателей гласил: "Считать, что осуществление рабочего процесса на этой незавершенной машине невозможно". Невозможно? Он сжимает зубы и идет дальше. 17 февраля 1894 года начались испытания новой, переработанной машины. Дизель не заметил ее первого холостого хода, увидел только, что старый Линден, слесарь-монтажник, вдруг молча стянул с головы промасленный картуз. В этот миг родился дизель.

Теперь он жил лихорадочной жизнью торгаша. Пузатые чемоданы с пестрыми наклейками недолго простаивали в чулане. Нюрнберг, Берлин, Бар-ле-Дюк, Фабри, Лейпциг, Гент. Смесь триумфального парада с рыночной суетой. Он чувствовал себя победителем: "Я настолько превзошел все до меня существующее в деле машиностроения, что могу смело утверждать, что иду в голове технического прогресса..." Съезды, обеды, речи, роскошная вилла в Мюнхене, нефтяные прииски в Галиции, три миллиона золотых рублей, заработанных в один год...

Но он не сделал обещанного: его двигатель потреблял не угольную пыль, на что рассчитывали большие хозяева Рура, а жидкое топливо. С высот своего триумфа он не замечал, как сходились над его головой копья великой войны, войны Угля и Нефти.

Дело росло как снежный ком, а покоя не было. Бесконечные намеки, выпады, наскоки: "Дизель ничего не изобрел... Он лишь собрал изобретенное... Он не инженер..." Спасаясь от злых шепотков, он мечется в своем новом автомобиле по Европе, не в силах нигде остановиться, не в силах работать дальше. Две триумфальные поездки в Америку. Опять банкеты, спичи... В этом шуме и гаме он тихо спросил у Эдисона:

- Вы думаете когда-нибудь о смерти? - Я занимаюсь делом, а не метафизикой, - ответил американец.

Как измучен, издерган, затравлен и как в то же время спокоен этот высокий, безукоризненно одетый, красивый, уже седеющий в свои 55 лет человек, в строгом пенсне, строго восставшем белоснежном воротничке, строгом галстуке! Вот он с группой инженеров на борту "Дрездена". Они плывут в Лондон. Отличный ужин. Отличная сигара. Спутники проводили его до каюты. Он пожал им руки:

- Покойной ночи. До завтра.

Утром в его каюте обнаружили нетронутую постель, а в дорожной сумке - золотые часы, с которыми он никогда не расставался.

А два дня спустя в устье Шельды флиссингенскне рыбаки нашли труп хорошо одетого человека. Они подняли его и поплыли домой. Но море словно озверело. Рыбаки были темными людьми и подумали, что Шельда не хочет отдавать им своей жертвы. И они бросили труп в волны. Так навсегда исчез Рудольф Дизель. А дизели - остались...

 150-лет со дня рождения Рудольфа Дизеля